Во время движения голову Харрисона забивали много мыслей. Он думал то об удавшейся афере Колина, которая была направлена явно на негативное восприятие со стороны Роберта, то о девушке, легкие шаги которой он улавливал позади себя, то о великолепной Марии, которая как никогда была недостижима для него. Мужчина понимал, что недавняя встреча с этой женщиной, сковырнула его, казалось бы, погибшие чувства, и теперь весь этот поток юношеской импульсивности ворвался в спокойный ручей прежних переживаний ученого. Но чтобы не томить себя бестолковым ожиданием какого-нибудь невразумительного чуда, которое никогда не произойдет, Харрисон переметнул свои размышления на Эстель. И что мне с ней делать? Выгуливать как собачку или же запереть в своей комнате. Ни одного, ни второго я делать не хочу. Правая рука поднялась к подбородку, чтобы почесать щетину. Вскоре она по-прежнему весела в пространстве, покачиваясь из стороны в сторону вовремя движения. Роберт не привык думать больше положенного, но сейчас количество часов, в течение которых он вырабатывал стратегию, которая должна была во многом определить его отношения с Эстель, достигло критического максимума. Пребывая в своих раздумьях, Харрисон не заметил, как уже стоял напротив двери и, достав ключи, отворил дверь, отойдя в сторону, деликатно пропустил девушку внутрь. А после, вошел сам.

Внутри все было на своих местах, именно так, когда оставил комнату, чтобы нанести визит королеве. В воздухе пахло еще не до конца выветренным перегаром, на кровати валялась вчерашняя одежда, в которой историк заснул после вечерних гулянок, которые были насквозь пропитаны столь любимым и оберегаемым до нынешних дней одиночеством. Теперь же, когда в комнате находилась девушка, Роберт чувствовал некую отчужденность, его личные апартаменты казались ему чужими. В остальном же спальня, которую Харрисон умело смог соединить с рабочим местом, казалась прежней. Топтаться на пороге, тем более у себя "дома" Роберт не привык, поэтому, не обращая на слова Эстель и малейшего внимания, он смело прошел в глубь комнаты и сев на стул, возле его рабочего стола, повернулся на нем к девушке. Глядя на нее, он чувствовал, насколько данная особа отличается от всех прочих рабынь, пробывших в его кладовой знаний одну ночь. В ней было что-то от Марии, но в тоже время она не казалась такой тяжелой на подъем в отношении понимания, в отличие от Саммерс она казалась стеснительной, застенчивой, требующей тепла и нежности. Ее не надо было укрощать, Эстель могла подстроиться под хозяина, требуя от того лишь доброты и хотя бы малейшего милосердия. Все это у Роберта было, сейчас же стоял вопрос, стоит ли игра тех свеч.
- Эстель, - устало, вздохнув и посмотрев девушке в глаза, начал Роберт, - Ты боишься меня? Глядя на тебя, я чувствую отголоски страха, которые мешают тебе быть со мной откровенной. А я требователен к таким вещам.
Оборвав свое повествование на полуслове, Харрисон стал подбирать в голове возможные варианты продолжения. Но нужных, что было странным, так и не находилось. Не оставалось ничего, как снова обрубить его, не намериваясь заканчивать. Такая дуалистичность раздражала Харрисона.
- Это из-за Колина? Что он делал с тобой, пока я не пришел в его кабинет? - вопрос был задан. Роберт не хотел освещать его так рано, он думал задать его немного позже, когда визуальный контакт будет налажен полностью, когда девушка будет глядеть на него чуть подольше, прежде чем снова опустить взгляд своих заворожительно красивых карих глаз в пол.

Пока девушка собиралась духом, чтобы ответить, Роберт снова оглядел комнату, как бы продумывая те будущие изменения, которые будут вскоре им внесены в связи с проживанием в его комнате еще и Эстель. На первое время, пока я окончательно все не продумаю, она будет спать или со мной в кровати, или мне придется уйти на диван. Тем более мне не привыкать на нем проводить ночи, вот только как бы не получить радикулит с его помощью. В первый раз, за все нахождение в компании девушки, губы Роберта исказились в теплой улыбке, которая так и отдавала самоиронией и легким сарказмом в свой адрес.
- И не волнуйся, ты не будешь обузой. Я что-нибудь придумаю, - решив сменить недовольство на милость, Харрисон случайно перебил девушку, - Иногда, перемены куда лучше скучной обыденности.
Снова скользнув по ее фигуре глазами, мужчина остановился на ее чарующих, необыкновенно живых очах. Когда их взгляды встретились, он улыбнулся ей. В столь незначительном жесте, который ученый не ленился использовать чуть ли не каждую секунду, было что-то особенное. Тепло, доброта, нежность или простая искренность. Кто знает...

Противоречивость есть в каждом человеке. Эта черта - неотъемлемый компонент характера, причина того или иного поведения личности. Если вернуться в прошлое на несколько часов назад, то мы увидим как Роберт, преисполненный рвением, фарсом и притворством, сводит любые колкости Мари к нулю. Он играет с ней, преследуя свои похотливые цели и что самое главное, мужчине это нравится, он получает удовольствием. Но сейчас, весь азарт и желание быстро покинули Харрисона, уступив место усталости и измотанности, которые так некстати вышли в свет софитов. Ученый все это знал и не сомневался, что от этого выглядит в глазах Эстель еще более опытным и взрослым. Самое необычное в этой истории заключается в том, что раньше ученый терпеть себя такого не мог, но сейчас он понимал что ошибался.

Теперь маски лживости были оставлены для Колина и остальных членов и рабынь братства, и Мари не была исключением. Ученый в миг перестал испытывать к ней пылкие чувства. Да, Роберт берег в памяти тот поцелуй, те встречи и игры в карты, одним словом времена, когда они оставались на мгновение пускай и хрупкое, наедине. Но не более. Эмоции угасли, также быстро, как и появились, оставляя на душе приятный осадок.  В его жизнь вошла Эстель и только с ней он хотел быть хотя бы на половину искренним.  Эта юная леди, была воплощением детской непосредственности, существом, созданным лишь для ласки и нежности. В девушке прослеживались все те черты, которые так желал видеть историк в неприступной Саммерс. Да, Эстель не хватало уверенности и легкой недоступности, но мужчина был уверен, что с возрастом все это придет. Семена взрастут на благородной почве, в итоге Эстель станет куда желанней и красивее, чем сама Мария. Харрисон слепит ее по собственному мысленному идеалу.

Глядя сейчас на неуверенную юную особу, стоящую в дверном проеме Харрисон поймал себя на мысли, что она его будущее. Но бросаться на столь соблазнительные и смелые убеждения, мужчина не стал. Он не любил впадать в крайности, хоть был вынужден иногда это делать, вопреки своему желанию. Сторона компромисса и нейтралитета - родная стихия ученого, пребывая  в которой у него всегда все идет как по маслу. Пускай на данный момент на водной глади и  присутствуют колебания, мужчина неотвратимо верил в скорое слияние Эстель и иных неприятных ему ранее изменений с его внутренним миром.

Ответа от девушки ждать, долго не пришлось. Как и подобает безвольной женщине, она говорила расторопно, с неуверенностью, но по делу. При этом Эстель не забывала о морали и этикете в присутствие хозяина. Формальные обращения и куча ненужных извинений подобно оползню в высоких горах слетали с ее пухленьких губ, что не особо пришлось по душе Роберту. Но вида в этом он не подал, в противном случае это лишь бы вызвало лишние извинения, которые Харрисону были ни к чему. В особенности от Эстель, которая по сути ничего запретного не сделала.
- Эстель, я знаю это сложно. На твою, нет, уже пора говорить на наши головы свалилась такая неожиданность в лице друг друга. Но я буду тебе благодарен, если ты будешь редко использовать в обращение ко мне слова тяжелой моральной нагрузки. Они делают наш разговор навязанным и вынужденным, что в свою очередь очень отдаляет нас друг от друга, - Харрисон старался говорить простым общедоступным языком, но вид его основной деятельности не исключал  из лексикона заумных слова изречений и оборотов. Сейчас, прежде чем продолжить свой содержательный монолог, Харрисон взглянул на девушку испытующим взглядом, как будто мечась перед выбором, открыться ей в данный момент или нет. Но Роберт в тоже время понимал, что первые шаги должен сделать именно он, Эстель просто не решится на них. - Я не хочу, чтобы ты стала одной из тех, чьи имена я забываю на следующий день. Надеюсь, это желание взаимно.
Да, Роберт был тем еще чудаком. Мужчина преклонных лет – старый лев, который затравил себя в собственной клетке одиночеством, он открывал свое сердце маленькой красивой болонке, которую ему бросили на съедение в качестве ужина.

Слова про Колина, а точнее про его действия сексуального характера не удивили ученого. Не ожидал от него иных намерений. Он пуще меня славится своей любовью к беспутным связям с женщинами. Только я все делаю куда более эстетично, нежели он. Харрисона подобное поведение своего начальника более чем удивляло. По мнению Роберта, рядом с Марией все остальные представительности слабого пола не имели не малейшего шанса на внимание. Но как мы убедились на примере Эстель, даже такие знатоки как Харрисон ошибаются.
Ученый чувствовал, что девушка сказала ему не все. Некоторые обстоятельства, связывающие приход Колина и его домогания к Эрншо, казались более чем неизвестными. А последняя, как известно, порождает странность восприятия событий и некую отдаленность от основного эпицентра их совершения.  Но мужчина не стал добиваться полного ответа от Эстель, ведь на это у него будет еще уйма времени. Тем более, что-то ему подсказывало, что вскоре он все узнает и источником информации будет вовсе не девушка. А сейчас, ей нужно было отвлечься, чтобы забыть дурные картины недавнего прошлого. Роберт поспешил задать другую тему для обсуждения.

- Не стой в дверях. Проходи и чувствуй себя как дома, ведь теперь ты тоже будешь здесь жить, - на губах появилась подбадривающая улыбка. - Как ты наверно успела заметить мои апартаменты не такие уж масштабные. И придется еще решить уйму вопросов с твоим спальным местом. Но не волнуйся я, обязательно найду решение этой незначительной проблемки.  Но как говорится в тесноте, да не в обиде. Тем более она не становятся от этого менее уютными.
Роберт легко рассмеялся, его плечи поднимались и опускались в такт выпускаемых звуков. Девушка тем временем отошла от порога, она была слегка растерянна. Её карие глаза перебегали с убранства комнаты на Роберта и обратно. Харрисону нравилось эта картина, он даже любовался ей.

- Ты любишь читать? - мужчина поймал заинтересованный и в тоже время жадный взгляд восхищенных карих глаз девушки на многочисленных стеллажах книг, которыми были обставлена чуть ли не половина всех стен спальни. В этот момент, она показалась Роберту схожей с Матильдой, которая также заворожено, перелистывала листы забытой им работы. Не задумываясь о положительности ответа, ученый продолжил. - Все эти книги мои и ты имеешь полное право ими пользоваться. Пополнять коллекцию тоже не возбраняется. Единственное, что я прошу, относиться к ним бережно. Пускай они имеют и не значительную цену, но для меня они особенно дороги.

Роберт встал со стула и, взяв, валявшийся на кровати костюм, удалился в ванную, чтобы бросить его в грязное белье. Тем самым он дал девушке время освоиться в новой среде и остаться на некоторое время наедине со своими мыслями. Возвращаясь, он занял позицию молчаливого наблюдателя, прислонившись правым плечом к концу стены.

Отредактировано Robert Harrison (2009-11-10 21:27:41)

Офф: Остапа понесло, при чем не туда...

В истории не одного столетия случались конфликты, причиной которого являлся невольно упавший игривый взгляд девушки, за который мужчины были готовы разорвать друг другу глотки. Тем временем женская особь, из-за которой и разыгрался весь этот сыр бор, повиливая своими соблазнительными бедрами, шла к новому объекту своих страстей. Впрочем, у девушек тех давнишних эпох было не занимать самообладания и манер держать себя в обществе одних лишь мужчин. Хотя последние были куда галантнее, нежели в постапокалипстический период существования рода человеческого.
Сейчас все было по-другому.
Кротко смотрев на Эстель Роберт понимал, что женщины забитые существа, и не кем иными как представителями сильного пола. Они боялись взглянуть в их глаза, полные ненависти и злости. Вот только к чему? Харрисон не знал, он также не ведал, из-за чего все обозлились друг на друга. Впрочем, мужчина так и будет вышагивать в тени этой таны, не способный поднять ее тяжелый занавес. Единственное что оставалось, так стать некого рода исключением, вести себя более-менее мирно и снисходительно, что, в конце концов, вошло в привычку ученого.

Эстель продолжала гнуть свою палку стеснительности, робости, заявляя, что будет чувствовать себя комфортнее, если продолжит жить в своей комнате. Перед карими глазами Роберта сразу возникла картина комнаты четыре на четыре, своей атмосферой и пустынной обстановкой смахивающей больше на келью монашки, нежели симпатичной девушки у которой уже есть хозяин. Он мог воспротивиться ее желанию и даже хотел это сделать, но приказать в жесткой форме Эстель делать так и не иначе, у Харрисона не поворачивался язык. Поэтому он решил оставить разрешение этой, в данный момент насущной, проблемы на долю госпожи судьбы.
- Я, конечно, не буду препятствовать твоему решению, - не решаясь показывать слабину перед девушкой, замялся Роберт. Впервые он слушал свой голос и чувствовал в нем смущенность и неуверенность, впрочем, они быстро испарились, когда он решил говорить все напрямую. - Но мне будет куда спокойнее, если ты будешь жить у меня. Тебе не обязательно спать со мной в одной кровати, я уйду на диван. Ну, а потом…
На этом Роберт остановил себя. Эмоции, так мастерски сдерживаемые до сих пор, вырвались наружу. Мужчине до этого и не приходило задумываться о том, что он может сделать с Эстель. К тому же, поддавать сомнению, что общение с ней, в конце концов, окончится в постели, не имело смысла. Хозяин на то и хозяин, чтобы использовать рабыню с целью укрощения своих похотливых желаний. Вот только мысль, что он дотронется до ее нежной чистой кожи своими грязными руками от многочисленных прикосновений к другим женщинам, вызывало отвращение от самого себя. Харрисон окончательно убедился, что хочет от  отношений с Эстель чего-то большего, даже в какой-то мере заоблачного.

- Ну а потом, если ты согласишься, можешь спасть со мной в одной постели. Но тебе совсем не обязательно подписываться под этим. Тем более идти в разрез сов своим желанием лишь из-за формальных соображений. Я повторюсь, что не хочу этого, - от недавней стеснительности так не свойственной историку не осталось и следа. Теперь мужчина вернул себе самообладание, спокойствие и холодность, но в тоже время в нем была заметна способность понять человеческие чувства.
Карие глаза не отпускали от себя Эстель. Они замечали все: восхищение, интерес, трепет и желание девушки погрузиться в вихрь печатных или написанных от руки строк, быть унесенной сказочным миром или захватывающими поворотами реальных событий. Все это не могло не нравиться, все это напрашивалось на откровения и истинное проявление любви.
Когда Эстель упомянула в своем ответе собственную комнату,  Харрисон, подгоняемый страхом ее ухода за книгами, сорвался с места и вскоре стоял за ее спиной. Девушка не сразу среагировала на столь резкие движения с его стороны, так как находилась в состояние вожделения от созерцания библиотеки ученого. А Роберт в свою очередь был далек от возможности понять всю тупиковость положения Эстель. Она просто не могла покинуть комнату, тому служили эмоциональные всплески радости, доверия, трепета в мужчине, которые отражались в ее теплых глазах и на милом личике, как в зеркалах души. Ну и кодекс поведения рабыни в присутствие своего хозяина не позволяли и с места сдвинуться без прямого на то приказа вассала.

Стоя за ее спиной в приятной близости, ученый жадно втянул в себя запах ее медно – золотых волос. От них веяло чем-то сладким, но не надоедливой приторностью, а воздушной легкостью присущей только ЕГО Эстель. Правая рука потянулась к девушке, чтобы окунуться в ее локоны, но Роберт осек себя. Он не решался касаться ее пальцами, которые совсем недавно мечтали о теплоте тела другой женщины. Это было равносильно предательству, которое само по себе не произошло, так как Роберт и Эстель кроме отношений власти и подчинения ничего более не связывало. Данная отдаленность стала съедать историка изнутри, лишая сил устоять перед чарами. Пальцы аккуратно дотронулись до пряди волос, указательный и большой пальцы  немного поглаживать их кончики. Удивительно, но волосы не были исключительно идеально нежными, изредка попадались ломкие и секущиеся волосинки. Такая необычность и хрупкость делали девушку особенной. Совершать следующий шаг Роберт не спешил, точнее снова осторожничал. Даже в столь романтичный момент близости, ученый сто раз отмерял и обдумывал свои действия, прежде чем окончательно отрезать и выбросить их в реальность. Те минуты задержки и казались мужчине целой вечностью, мучительной бесконечностью мыслей.

- Эстель, прошу, постой так еще немного времени. Не волнуйся, я ничего тебе не сделаю, тем более не причиню боли. Я просто не смогу так поступить, -  попытка найти ниточку доверия, которая уже связывала этих двоих. Произнеся эти слова, Роберт нежно обхватил девушку своими руками на уровне плеч. Харрисон нагнул голову к ее правому оголенному плечу и провел по нему своим носов, после двинулся к шее, на изгибе он случайно коснулся ее своим небритым подбородком из-за чего кожа девушки покрылась легкими мурашками, прошептав еле слышимые слова извинений, он укутал свое лицо в ее волосах. Они были такими восхитительными и близкими, что не хотелось возвращаться в гнилую реальность.
- Эстель, - выбравшись из волос, все еще продолжая прижимать к себе девушку, спокойно проговорил Роберт. - Если это, возможно, останься со мной. Не знаю, как, но тебе удалось растопить сердце старика. Я не буду злиться, если ты откажешься, просто отпущу тебя и все. Пока мы так стоим, я хочу услышать твое решение. Чего ты желаешь?

Это все было произнесено не властным голосом, а очень медленно и по-особенному приятно. Роберт просто стоял и наслаждался ее близостью к себе, мгновениями блужданий в ее волнистых волосах, нежной персиковой кожи. Харрисон нашел свой запретный плод и был готов отдать все, чтобы вкусить его, не боясь проклятья Создателя.

Отредактировано Robert Harrison (2009-11-11 21:26:05)

Все эти шутки с диваном, беспокойство, забавляли мужчину. Подобно железному дровосеку из "Волшебника Страны Оз", Роберт наконец-то почувствовал, что он способен на большее. нежели просто потреблять не произнося и слов благодарности. Любить одну единственную, дарить ей цветы и приносить кофе в постель на протяжение всего века, довольно не плохая перспектива. Не смотря на всю энергичность, Харрисон не был юным скаутом в этом мире, мужчина давно минул ту ступень зрелости, которая отделяет петуха от желтоперого птенца. Мистер Харрисон как угрожающе, но в тоже время благородно и мелодично звучит данное обращение. Все-таки формальности не зря придуманы для лести. Вот только Роберт получал большее удовольствие, когда к нему обращались в такой форме парни братства, нежели рабыни. Ну да ладно, это уже брюзжание старика. Тем более пройденные этапы нас мало, чем порадуют.
Как и ожидалось, Эстель собиралась сходить за книгами и Роберт был рад, что успел остановить ее, прежде чем она повернула дверную ручку. Он даже проявил ласку, не такую которой он привык одаривать мимолетных бабочек, а присущую главным героям романтических новелл, в финале которой все зрители кинотеатра высмаркиваются и собирают слезы в платок. Эстель поддалась его чарам, откинула свою голову ему на плечо и чуть прикрыла глаза. Было понятно и без лишних слов, что девушке нравятся жесты хозяина.
Харрисон также не видел ничего удивительно в том, что девушка вскоре повернулась  к нему лицом. Юная Эстель была прекрасна, ее точеная шея, матовая белизна плеч и руки всколыхнули сознание ученого. Он не мог оторвать от нее глаз, очи то и дело скользили по ее телу, вкушаю каждый его миллиметр. А пока он наслаждался ее красотой, Эстель приблизилась и дотронулась до него. Он почувствовал нежное прикосновение  ее ладони к своей щеке, прикрыл глаза и прислонился к ее руке, как это делают кошки в момент поглаживания, опускаясь, Эстель своими элегантными пальчиками дотронулась до его подбородка, проскользнула по шеи, остановившись на груди. Сердце и легкие участили свой ритм. В такие моменты во вскруженной голове субъекта появляется ощущение, предвкушение и волнение, что произойдет что-то прелестное. Вверху живота Харрисон почувствовал потягивание мышц.

Роберт прикасался в своей жизни к губам многих женщин. Он отвечал им взаимностью, ласкал их шею и плечи, игрался волосами. Но большинство этих сцен не задержались в его памяти, они испарились. Ученый не жалел об этом, он продолжал оставаться все таким же непритязательным обольстителем, искренним собеседником готовым пожертвовать своими интересовали. Все это ублажало публику. Мало кто знал, что Харрисон был еще тем гурманом, интересовавшимся лишь редкими блюдами, которые вызывают восхищение и аплодисменты в пользу повара. Но поцелуй подаренный Эстель был таким непосредственным, нежным и немного неуклюжим, что Роберт улыбнулся у себя в душе. Мне действительно попалась маленькая неопытная овечка. Ученый не думал о Марии, он не сравнивал львицу с этой непоседой. Это было не в его власти, он решил оставить это более опытным и знающим людям. Роберту не нужно было фактом и аргументов, чтобы признать для себя обворожительность своей «маленькой девочки». Рядом с ней он чувствовал себя подростком, задержавшимся в момент прощания со своей любимой около дверей ее подъезда. Не хотелось отпускать, лишаться ее даже на какие-то жалкие секунды. И мысль того, что она будет всегда рядом с ним, возбуждала.

Он просто обнял ее. Не нужно было слово, точнее у него просто не было их в голове. Одна мечта сменялась другой, желание - целью и ожиданием ее скорого достижения. Роберт прижимал Эстель к себе, в этот миг в его голову пришла такая смехотворная мысль, что он точ-в-точ как Гумберт, не способный дышать без своей Лолиты, Ромео, не имеющий возможности покончить с собой из-за жизни Джульетты, Клайд ни на что не годный в отсутствие Бони.  Слушая ее сердце, Харрисон заметил, что девушка дышала спокойно и вела себя довольно таки уверенно, что лишь ее возвышало в его глазах. Взглянув в ее «зеркала души», Роберт нащупал в них нотки власти … женской власти, губительной и страстной.
- Гляжу, ты схватываешь все на лету, - иронично улыбнувшись, вымолвил  Роберт. На ее бархатную щечку легла его широкая ладонь, указательный и большой пальцы которой поглаживали ее аккуратный подбородок и пухленькие губки.
Не оставляя Эстель и секунды на ответ, Роберт присел на корточки и, оказавшись на уровне ее бедер, схватил их  и резко встав, посадил на себя. Ее шелковое платьице, похожее на сорочку поднялось, оголяя ее округлые столь желанные им бедра.
- Разве я могу воспротивиться тебе?! - эти слова не несли в себе никакой смысловой нагрузки или чего хлеще обязательности ответа. Да, ими ученый обезоружил себя, подчеркнул, что сегодня он в ее руках, но о том, что случится потом, он предпочитал не думать. Для размышлений не было места, к Роберту вернулись похотливые желания, жажда обладать женщиной, но не Марией, а Эстель, которая заменила ему всех. Но на долго ли? Харрисон никогда не видел себя в роли верного супруга или хозяина, точнее он старался вообще не рисовать перед собой картины возможного вассалитета. Тогда он дышал свободой, сейчас же он слышал в воздухе лишь запах забот, которые ему были впервые приятны.

Достигнув ложа, Харрисон аккуратно с присущей галантностью встал на ее краю коленями, нагнувшись, положил перед собой Эстель. Ложиться сам он не спешил, сначала  возжелал насладиться зрелищем, прежде чем приступать к делу.
- Ты прекрасна, - с этими словами он прильнул к ней. Оказавшись над ней, Харрисон не стремился сразу же накинуться на нее как орел на бедного кролика. Но когда он нависал над ней и до него дошел запах, тепло и сияние ее тела, все остальное совершилось само собой. Он блуждал по ее телу, касался плеч, особо внимание уделял ее нежной шейке, а потом их губы встретились. Роберт был все еще в одежде, впрочем, как и Эстель. Он растягивал то удовольствие, которое испытывал когда стягивал одну лямочку ее платья за другой, когда сталкивался с ее глубокими глазами и искренне улыбался. В эти мгновения он любил ее, наслаждался ей.

У сильных натур влечение к женщине обычно не угасает, а подчас лишь подавляется стоической воздержанностью. Увлекаться, как известно можно без конца, но чего ради? Не стоит хлопот, решают многие. Однако Эстель был на столько блистательна, что в Роберте заговорило мужское честолюбие. Сталкиваясь с ней глазами в момент страсти, он старался казаться девушке уверенным и решительным в своих действиях партнером, но в душе его что-то тяготило. Харрисон метался, то и дело, спрашивая самого себя "что он делает и почему", ответ приходил моментально вот только не тот, который бы рассеял все сомнения. Не находя его, ученый обрывал поцелуй и снова вглядывался в очи девушки и с каждым взглядом все больше удостоверивался что окончательно взволновал ее воображение. Казалось бы, цель достигнута, тогда почему он еще с ней. Одним словом вопрос возникал за вопросом, сея смуту в разуме мужчины, из-за чего он с каждой минутой становился менее расторопным и пылким. Это не была старческая немощность, Роберт старался всегда держать себя в форме, довольно щекотливо следил за своим здоровьем. Это было внутреннее смятение, не зависящее от физиологии тела, оно напрямую вытекало из обстоятельств, которые имеющие место быть в данный момент казались Харрисону какими-то чужеродными. Вся обстановка, его действия и отдачи Эстель были элементами одной картины, слишком идеальной и не вписывающейся в общую коллекцию классических произведений искусства старой школы.

Он чувствовал как пальцы ее хрупким ручек ловко расстегивают пуговицы его рубахи, в последствие она как будто ненароком стянула ее вовсе. Сама Эстель была уже обнажена, теплые руки Роберт скользили по ее хрупкому немного бледному телу, особое внимание он уделял не большой груди и нежно розовым соскам, гладко проводил кончиками пальцев по ее талии, спекаясь до бедер, на секунду останавливался на ягодицах, и медленно миновав ноги, обхватывал их и приподнимал. Эстель тоже не обделяла его ласками, она то и дело касалась его шеи, обвивая ее руками в поры новой волны возбуждения, ее прикосновения постоянно оканчивались на торсе. Роберту даже показалось, что девушка стесняется сделать шаг на встречу неминуемому, уже хотел, было ей помочь, как почувствовал ее руку на пахе. От такой резкой смены постельного настроения Эрншо, ученый даже дернулся.
- Ловко, - слова вырвались сами собой. На губах снова появилась улыбка нежности и теплоты, так ловко предрасполагающая всякого к общению с Харрисона. Она не внушала страх, а наоборот собеседник с последующим сказанным историком словом убеждался в его чертовском обаянии и харизме. Харрисон прекрасно знал о своих сильных сторонах и не ленился бросать их в бой. Но его глаза и лицо не всегда источали добродушие и духовную любовь ко всему что движется, Роберта не раз видели в порыве гнева, когда его глубокие карие очи покрывались некой пленочной холодного равнодушия, заставляющего по коже пробегать мурашки. Впрочем, ученый старался не допускать со своей стороны лишней импульсивности и нервных взрывов. Как говорилось ранее, он ценил свое здоровье и время, и не желал лишиться драгоценных нервных клеток преждевременно.
Эстель потупила взгляд. Девушка то и дело кидалась из огня да в полымя, таким образом, наводя мужчину на сомнительные мысли связанные с искренностью ее желаний. Тогда Роберт начинал впадать в крайности и, додумывая все сам, все больше расстраивал свои до былых времен стойкую самоуверенность. Но тело вторило совсем другое, аппарат которым природа оснастила каждого мужчину, чтобы те продолжали род человеческий, давно все решил за хозяина.
Нависнув над Эстель, Харрисон оторвал от нее взгляд и посмотрел в сторону. Внутри него сражались две сущности, разум и платоническая похоть. Мужчина смотрел куда-то в сторону, он не моргал, очи впивались в точку пространства. На мгновение он погрузился в свой содрогающийся от волнений внутренний мир. Он чувствовал, что Эстель все еще целовала его, но когда заметила изменения в поведение хозяина, стала недоумевать. Но все это продлилось не долго...
- Какой я невежа. Тебе еще придется попотеть, чтобы избавить меня от привычки много думать, - повернувшись к Эрншо, Харрисон прильнул к ее губах. Его язык играл с ее, девушка игриво покусывала его за губы, заставляя его улыбаться. Руки быстро метнулись к штанам, вскоре они были спущены вместе с нижним бельем. Разорвав поцелуй, Роберт снова улыбнулся и немного резковатыми, в какой-то мере неотесанными движениями положил Эстель на более удобное место. Обхватив одной рукой ее талию, другой он направил свой возбужденный член в ее лоно. Сначала было туговато, но Роберт не был тем маленьким мальчиком, который все делает не так как надо, не доставляя своей спешкой никакого удовольствия ни себе, ни напарнице, и сделав небольшое усилие, вскоре оказался в ней. Эстель извивалась под ним как змея, иногда всхлипывая и тихонько постанывая, что еще больше возбуждало. Возможность появления крови не волновала и тем более не смущала ученого, в конце концов, Эстель все постирает, а если не сможет, то всегда можно попросить уборщицу лишний раз заглянуть в его покои. Он старался двигаться медленно, делая резкий толчок лишь под конец очередного проникновения. Но весь процесс не ограничивался скудной шаблонностью, Роберт не переставал ласкать груди Эстель, отвечать на ее страстные поцелуи, которые частенько обрывались из-за ее беззвучного крика, касался губами ее шеи и плеч, в редкие недолгие остановки  игрался ее волосами. Роберт вкушал Эстель, жадно и страстно, не оставляя ничего на съедение другим, которые если и дотронутся до его рабыни, то почувствуют на себе его злость. Эстель принадлежала лишь ему, он не хотел не с кем ее делить.
Миссионерская поза вскоре сменилась на более изысканную. Эстель стала наездницей. При этом Харрисон сам посадил ее на себя. По началу она двигалась неуклюже, и Роберту пришлось несколько раз подстраиваться под ее неустойчивые телодвижения, но девушка довольно быстро вошла во вкус. Роберт видел ее над собой, видел ее плоский животик, ее груди, которые теперь казались идеальными, ее лицо и чуть приоткрытый ротик. Она опиралась руками о его грудь, в такие моменты казалась, что Эстель упадет, и Роберт спешил ее поддержать руками. Процесс не занял много времени, примерно, минут девять, этого было достаточно, чтобы получить "адекватное удовлетворение" друг от друга. В последний момент Эстель всплеснула руками, обхватила ими свою голову и громко вскрикнула, снова заставив Харрисона заволноваться, он отпрянул от кровати и обхватил ее руками, не стал одаривать ее тело поцелуями.
- Эстель, - его дыхание было довольно сбивчивым на протяжении всего акта, сейчас его голос звучал, приподнято, но все также устало, как и несколько минут назад. Роберт шептал, девушки на ухо эти слова, она обняла его шею, мужчина почувствовал, как слегка обмякло ее тело. Харрисону захотелось сказать что-то нежное и ласковое, увидеть ее лицо, озаряющееся неловкой улыбкой, дотронуться до румяной щечки. На языке стали крутиться три заветных слова, о произношение которых рабыни мечтают лишь в своих снах. Роберт не решался их произнести, он обнимал ее и смотрел пустым взглядом в стену. В ряде случаев, следует чем-то жертвовать, но Роберт не хотел снова растаптывать свои интересы. - Тебе следует отдохнуть.
С этими словами, он вынул из под себя одеяло и накрыл им себя и Эстель. Он принял полулежащее состояние, сверху лежала девушка, он поглаживал ее спину, трогал кончики волос, смотрел на нее задумчивым взглядом. О чем он думал, было тайной. Роберт частенько не понимал себя, как и не понимал в данный момент правильность своего решения. Он испытывал к Эстель трепетные чувства, но не на столько сильные, чтобы связать себя определенными узами дополнительных обязтельств.

Ощущение дежа вю пронзило сознание Роберта подобно клинку шелковую ткань темной простыни. Харрисон смотрел на Эстель безучастным пустым взглядом. Девушка целовала его торс, ласкалась подобно маленькому беззащитному котенку, который совсем недавно мок на улице под дождем, а сейчас нежится в теплой кровати вместе со своим спасителем, ученый не обращал на это никакого внимания. Вероятность того, что Эстель заметит это и начнет себя за что-то корить, мужчина не принимал во внимание. Перед его карими глазами сменялись кадры из его памяти, которая запечатлела лишь несколько подобных случаев проявления чрезмерной внимательности и элегантности с его стороны к женской особи. Вот, как и сейчас он, полулежа, находится в кровати, положив свою пушистую голову на его грудь, или обхватив его свой тонкой рукой лежит девушка, смотря на него обожествляющим взглядом. Большинство из них Роберт использовал не раз, но никогда не испытывал к ним хоть какие-то чувства или эмоции. Он наслаждался их идеальными телами лишь для того, чтобы задушить в себе тягостное желание найти спутницу жизни, которая бы родила ему ребенка. Столь противоречивое чувство стало преследовать ученого, как только ему перевалило за 30, он безысходно понял, что без чада ему далеко не уехать, но наряду с этим он оттягивал это время, приглашая к себе очередную жертву для своей похоти. Но в последнее время, после занятия любовью с очередной рабыней, природное желание отцовства становилось более яростным. Оно грызло изнутри, не считаясь с желанием Роберта как можно дольше сохранить свою свободу. И вот сейчас, по приговору судьбы рядом с ним лежит та, которая будет с ним всегда, источник всех будущих его бед и радостей, разочарований и поднебесных наслаждений.

Нежное тепло, исходящее от бархатной кожи девушки, уже стало родным и особо желаемым. Роберт понял, что не хочет оставлять Эстель одну, что испытывает к ней влечение, которое до сих пор распространялось лишь на Марию. Сейчас же Саммерс казалось пройденной главой, пускай и не удавшейся, но Харрисон не испытывал горечи по этому поводу, он был равнодушен к этой женщине. Да она была прекрасна, но не для него, она казалась ему запятнанной и глупой. На ее месте могла оказаться ты Мария. Но ты предпочла тогда Колина, совершив ошибку. И чем он тебя отблагодарил, лишь болью и страданием, когда я любил бы тебя. Все кончено... Да, сейчас все кончено. Его рука скользила по спине Эстель, спускаясь по талии до начала бедра. Грудью он чувствовал ее еще не до конца восстановившее нормальный ход дыхание, животом ощущала отвердевшие соски ее грудей, под одной из которых горячо билось ее сердце. Любуясь ее, Роберт не сразу заметил небольшой шрам, который вовсе не портил девушку.
Любого рода увечья: синяки, шрамы, царапины и ожоги уже давно вошли в визитную карточку каждого братств и клуба, таким довольно таким диким образом мужчины выражали себя. Для них ранимая кожа девушки представляла собой чистый холст, они словно художники делали маски, в основном используя кисть из жестких волокон. Роберта всегда удивляло, как данное хобби может приносить удовольствие.
Харрисон специально не заострил на шраме никакого внимания, он аккуратно провел по его очертаниям своими пальцами, поглаживая большим пальцем руки. Мужчина так же не горел желанием выведать у Эстель, откуда у нее взялось данное "украшение", так как был осведомлен, что это не принесет ей никаких положительных переживаний, а лишь заставит лишний раз окунуться в темный омут памяти. Жизнь рабынь тяжела, совсем недавно они стали орудием работы, источником дохода и предметом ублажения мужской страсти, но, не смотря на такую новизну, философия жестокого обращения с женщинами довольно быстро распространилась и получила одобрение. Все это возвращало человечество в прошлое, когда слабый пол ни во что не ставился, они лишь могли мечтать о демократии, конец которой, к сожалению, пришел довольно таки рано. Роберта раздражало данный регресс людского рода, как историку все это было ему противно и чуждо, поэтому он твердо для себя решил не идти в ногу с общественным мнением, он захотел для Эстель лучшей жизни. Даже если есть вероятность, что он не полюбит ее, ученый не хотел отпускать Эстель от себя. Но чтобы все планы осуществились нужно быть предельно откровенным и честным с ней, само собой, требуя этого и от самой девушки.

-Откуда он у тебя? - убрав взгляд от шрама, но, все еще нежно поглаживая кожу, Роберт взглянул на затылок Эстель. Следует заметить, что историк стал прослеживать изменения в ее поведение и характере. Она стала более решительной, чуть-чуть опытной, даже желаемой для него, что отнюдь удавалось добиться не каждой, и сейчас она в наглую диктует ему правила, поворачиваясь спиной, предоставляя возможность наблюдать только ее затылок. В этом начинала проявляться ее властность и довольство мнимым лидерством, которое Харрисон ей подарил. Эстель ступила на шаткий мост приязни Роберта, который с каждым с его движением все меньше начинал проламываться под ней, превращаясь в некое монументальное произведение искусства, на подобие канувшего в лету Тауэрского моста. Когда девушка обернулась, она это сделала немного лениво, вызвав у Роберта улыбку, Харрисон подтянул ее к себе и поцеловал в губы. Прикосновение было довольно долгим и страстным, оторвавшись от нее, он опустился на кровать всем телом, поманив за собой и Эстель. Он не собирался снова ублажать себя, так как решил, что в следующий раз сделает это когда будет полностью уверен в своем решение и мотиве. Сейчас же, он гладил ее щеку, проводя большим пальцев по пухленьким губкам.

Трагедии сопутствуют каждому, не всегда ты можешь обольстить жадную удачу, зачастую она заигрывает и бьет слишком больно. В такие моменты человеку свойственно разочаровываться  в жизни, ранее взросление и ненависть ко всему что дышит. Так рождаются всякого рода маньяки, извращенцы, насильники и подофилы. Роберт не сомневался, что данных существ в мире пруд пруди, девушке не то чтобы опасно выйти на улицу, если она это сделал, то смело можно считать ее убитой и изуродованной. Но мало кто из рабынь знала и догадывалась о такой тяжелой правде, поэтому они совершенно не ценили свое положение. Хотя впрочем, четыре стены, в которых мужчина с тобой может делать все, что захочет,  не является спасением и успокоением, а наоборот излишне разжигает желание убежать, скрыться с глаз всякого озабоченного самца и умереть где-нибудь под забором, нежели под звук его тошного захлебывающегося смеха.

Эстель подала признаки жизни, она ответила на поцелуй, он почувствовал, как она играет с кончиком его языка, которым он ее дразнил в момент сладкого слияния с ее губами. Позже, как только он занял более уверенную постельную позицию, она подтянулась к нему и трепетно обняла, Харрисон вновь вдохнул запах ее остывшего тела. Смотря на нее, Роберту все больше казалось, что он наблюдает ведение, одно неловкое движение и оазис развеется, уступив место безжизненной желтой пустыни внешнего мира. И это опасливое предположение чуть ли не окончательно сбило Роберта с толку, когда Эстель убрала его руку, но она поспешила развеять все страхи, когда сжала его руку в своих маленьких ладошках. Харрисон глядел на нее и не мог наглядеться, Эстель очаровывала, ее грустный взгляд обладал какой-то тяготящей силой, которая не позволяет оторваться, а зовет потратить жизнь на созерцание прекрасного. Она задала вопрос, Роберт не спешил отвечать, так как видел, что откровение лишь начинается. В этот момент его снова ударило чувство, что все это с ним происходило сравнительно недавно. Помнится, тогда он переспал с какой-то служанкой, невольно заставшей его изучающим одну из немногих картин, висящей в коридоре. Тогда он вел себя как истинный рыцарь, не хватало лишь белого коня и доспехом. Харрисон был ликом мужской обходительности, стати и толерантности, он пригласил девушку к себе, прикрывшись предложением выпить чашечку чая и побеседовать на обыденные темы, связанные со сферой обслуживания братства "Норы", прикинувшись, что это его особо интересует. Следует заметить, что рабыня повелась, все прошло успешно, в конце она также лежала около него как и Эстель и с грустными щенячьими, но не такими красивыми, глазами рассказывала трагичный рассказ о утраченной любви своего хозяина, который избил ее до полусмерти и выбросил чуть ли не на улицу. Роберт не запомнил ее имени, в его память врезались лишь красивые запястья, которые он часто одаривал поцелуями. Такое прошлое было пустым, не имеющим за собой никакой сути и смысла, Роберт всегда его забывал, оставляя полки своей памяти голыми и пыльными. Он томился без таких, как Эстель.
Рассказ девушки был довольно продолжительным, она говорило медленно, ее голос подрагивал, как и ее тело, но Роберт ничего не предпринимал, чтобы успокоить ее, он также никак не менялся в лице, мужчина слушал внимательно со спокойным немного равнодушным выражением. Лишь глаза выражали все его эмоции, которые били ключом, но и они уже начинали притухать и возвращаться в привычное русло сдержанности. Когда Эстель обозначила точку, Роберт перевернулся на бок. Оказавшись лицом к Эстель, он придвинулся к ней, перекинул руку в объятие и прижимал к себе, укутываясь в ее волосы, при этом, повыше накидывая одеяло, чтобы девушка почувствовал себя более комфортно, чтобы окончательно уверилась, что рядом с ним она будет чувствовать себя в безопасности.

- Глупышка, - выбравшись из ее локонов, Роберт прошептал эти слова Эстель на ухо и принялся целовать ее шею. Она была по настоящему как персик, нежная, вкусная и очень опьяняющая. Харрисон вновь почувствовал дикое влечение к ней, но смог сдержаться и осечь себя. Таким образом, он оградил себя от провокаций инстинктов, которым вторило тело.
- Эстель, когда отправишься в свою комнату, чтобы перенести книги сюда, выкинь тот нож, если не сделало этого раньше. Мне не приятна та мысль, что он все еще хранится у тебя, и ты можешь пораниться. - голос звучал на уровень выше по требовательности. Ученый действительно не хотел, чтобы его неразумная овечка поранилась по своей же глупости.  – Пойми, ты дорога мне.
Харрисон улыбнулся и поцеловал Эстель. Роберт уже сравнительно давно пристрастился к алкоголю, для него виски были наркотиком, заменяющим столь ненавистные мужчиной сигареты. Все переживания, кризисы и всходы, он запивал терпким спиртным. Поднявшись на колени, не разрывая при этом поцелуя. Харрисон провел ладонью по щеке девушки. Отпрянув от нее,  он встал с кровати и, взяв, лежащее неподалеку полотенце, отправился в ванную. Чтобы умыться прохладной водой и привести все свои чувства в логичную цепочку рассуждений. Эстель была оставлена самой себе. Она могла делать все, что ей взбредет в голову. Харрисон не задумывался, чем именно она занимала себя, прежде чем он вернулся комнату с наполненным больше чем на половину виски бокалом. Ученый не позаботился о том, чтобы предложить напиток и девушке, так как не хотел для нее участи похожей своей, тем более он лелеял слабую надежду, что недавний секс не прошел даром. Позже он намеривался сопроводить Эстель к Лукасу на обследование, но сейчас он отдался на волю непредсказуемого случая.
- Эстель я не смогу постоянно быть с тобой, тем более я не намерен следить за каждым твоим шагом. Я ценю свое время и не хочу забивать его такими глупостями в виде ревности, поэтому тебе нужно будет обзавестись подругами, с которыми ты могла бы проводить свободные от моего внимания минуты, - сев полубоком на край кровати, всматриваясь теплым взглядом в лицо Эстель, вымолвил Харрисон. Прежде чем продолжить речь, он прильнул к стакану и сделал несколько глотков. – Я уверен, у тебя получится, ты очень притягательна в общение.
Спиртное разливалось по венам, смешиваясь с кровью. Разум историка покрылся легкой дымкой развязности легкомыслия, но он все, также продолжал вести себя официозно и чрезмерно серьезно.

Каждый в жизни предается мечтаниям. Не существует такого человека, который бы не желал стать вселенским божеством, набить под завязку карманы и кошельки золотыми монетами, обладать любой женщиной или же просто отправиться в путешествие длиною в жизнь. Каждый из них надеется, что когда-нибудь сказка обязательно превратится в реальность, принеся с собой саквояж положительных эмоций. Сколько бы мужчины не утаивали и отрицали общность создания с женщинами, они никогда до конца не признают, не то чтобы обществу, всего-навсего самим себе, что этим они схожи с рабынями. Взять бы в виде наглядного примера Колина Саммерса - типаж маниакальной мании величия и хотение держать весь мир, точнее то, что от него осталось, в своих руках. Власть настолько опьянила его, что он не замечает явного перед своим носом, зрит в корень, когда нужно находить ответы снаружи. Все видно как на ладони, осталось лишь обратить хоть малейшую каплю своего бесценного величественного внимания.

Эстель предугадывала каждое еще не сказанное вслух желание своего патрона. Сидя полубоком и наблюдая за ней, Харрисон уловил, что хочет ее внимания и как по взмаху волшебной палочки, девушка уже обвивала его своими руками, уткнувшись немного курносым носиком в его плечо. Вот только Харрисон не как не горел жарким пламенем, услышать уже успевшую надоесть фамилию своего начальника. Его лицо на секунду омрачилось, но через мгновение приобрело знакомые девушки очертания снисходительности и нежности. Догадки Роберта подтвердились, высокоскоростной компьютер ученого, покрывшийся до этого значительным слоем пыли,  под названием "мозг", начал свой ход. До этого механизмы поскрипывали от недостатка жизни необходимого для его максимальной работоспособности информации и связующих звеньев. В конце концов, историк выкинул все размышления про Колина и его дочурку из головы, намериваясь предпринять очередную попытку через несколько лет, и то если в этом появится острая необходимость. Кто бы мог подумать, что Роберту не придется долго ждать.
Харрисон камешек за камешком восстанавливал утраченную цепочку между событиями. Он вернул из памяти воспоминания связанные с ответом Эстель на поставленный им вопрос о том, что с ней делал Саммерс до его спасательного прихода. Следует заметить, что Харрисону не обязательно было прибегать к изощренным способам умозаключения, следуя всем правилам логического рассуждения ... был сыт мной по горло, хотя так и не получил желаемого ... Вторил ученый словам своей "овечки". Перед ученым раскрылся желаемый простор, он стал копать под Колина, предполагая возможные его просьбы, связанные отнюдь не с личным сексуальным промыслом на стороне. Знакомство, тем более дружба с Блэр - палка о двух концах. С одной стороны Саммерс чрезмерно не балует свое чадо, но в тоже время души в ней нечает и вряд ли будет закрывать на ее судьбу свои глаза. Ему действительно не повезло, что у него родилась девочка. С первого ее вдоха тленного воздуха этого бренного мира,  она был зачислена к числу рабынь, не смотря на то, что является выродком главы братства. Столько проблем из-за девочки...
Роберту посчастливилось наблюдать Блэр несколько раз и то вскользь, и каждый из них случался на нейтральной территории. Мужчина всегда оказывался поодаль девушки, но не узнать в ней крови Марии было невозможно. Такая же гордая, осанистая, восхитительная, великолепная и по своему неприступная. Одним словом внешне Роберту она понравилась, хотя тут судить сложно, ученому нравились практически все женщины, но питал он страсть лишь к отдельным частям тела, например запястья, шея или волосы. Лишь с Эстель все перевернулось с ног на голову. Эрншо его зацепила своей целостностью, но даже среди общей красоты, Роберт обожал ее гладкую спину, бледные хрупкие плечи и теплые живые  глаза. В последних он возжелал бы купаться целую вечность, но невозможность этого его не огорчала. Как говорится, кротость наслаждения лишь поджигает его повторное вкушение.
В конце концов, Харрисон пришел к довольно соблазнительному выводу, из которого мог выкрасть личную выгоду. Роберт не подал никакого вида, что в душе испытывает радостный подъем  возможного возмездия, позволяя себе отвлечься на более отдаленные разговоры.

- Боюсь ты меня уже не спасешь. Мой алкогольный враг занял крепкие позиции в моем организме, - усмехнувшись, позволяя Эстель делать, что она захочет, заметил Харрисон. Данные жесты непозволительности делали девушку такой непосредственной и таинственной, что Роберт не желал разрушать иллюзию, так ловко состроенную им собственноручно. Как ни как, он может в любой момент пресечь действия Эстель, только тогда насмарку пойдут совершенно иные потуги с его стороны. - Тем более это единственная вещь, к которой я питаю слабость.
Харрисон намеренно употребил в своей речи слова, которые можно понять двусмысленно, они сыграют тот спектакль, который предпочтешь увидеть. Вся ирония заключалась в том, что совсем недавно Роберт говорил Эстель, что она ему дорога и как следствие является его ахиллесовой пятой, в какой-то мере это было правдой, но сейчас он хотел подразнить ее. Проводив стакан равнодушным взглядом, Харрисон перекинулся на созерцание девушки, которая тем временем успела надеть свое прекрасное платьице. Ее просьбу он оставил без внимания, наряду с этим он выпрямился, подобрал одежду, снял полотенце, которое было обмотано вокруг его бедер, и нацепил на себя нижнее белье с джинсами, которые все еще застегивал на ходу, тогда-то и произошло следующее. Роберт неспешно вернулся на постель, рядом на ковре расположилась и Эстель, она была на довольно близком расстояние. Он нагнулся к ней и посадил на руки лицом к себе, провел ладонью по ее щеке и остановился на плече, с которого съехала лямка.
- Неуклюжая торопыга, - усмехнувшись, Харрисон завершил образ своей принцессы и приобнял ее. - Я готов взять твой нож на хранение, но взамен ты должна пообещать, что не будешь его использовать для подобных целей.
На последнем слове его рука ловко приподняла подол и без того коротенького платья и вскоре дотронулась до шрама. Подвинувшись к ее губам практически вплотную, Харрисон вкусил их, нежно дотронувшись своим кончиком языка ее.
-  Если Вы не возражаете, мисс Эрншо, я предпочел бы разделить с Вами еще несколько минут, - после произношения данных слов, Роберт плюхнулся на кровать, увлекая за собой и Эстель. Оказавшись вновь на ложе, он ловко перевернулся и навис над девушкой, при этом предусмотрительно раздвинув ее ноги. Джинсы были еще не застегнуты, но Харрисон не собирался этим пользоваться, ему нужно было кое-что разузнать.
- Эстель, Саммерс просил что-нибудь сделать для него, что-нибудь, что связанно с Блэр? - вот и вся догадка. Дружба его "овечки" с не до конца окрепшей "бабочкой" Колина, была выгодна последнему. Контролировать все действия и решения дочери из под ширмы, как остроумно, но я внесу свою лепту за то что ты лишил меня самого дорого дважды.

Отредактировано Robert Harrison (2009-11-16 19:15:16)

Людям свойственно ошибаться. Желание повернуть все вспять и изменить былые времена хоть когда-нибудь, но преследовало каждого. Сказать какую-нибудь глупость, в порыве злости унизить человека, растоптав его достоинство и честь, изменить или же обмануть чье-либо доверие - частенько после всего этого человек в осмысление своих действий приходит к простому заключению по поводу себя - напыщенный дурак, глупец, грязная личность. Тогда круг тех, кто может оказать помощь значительно сужается, из-за чего человек падает в пучину одиночества, засасывающую его с каждым годом глубже в свои бездонные недра. Где его ждет лишь смерть от удушья...
Харрисону ничего не стоило соврать Эстель, оскорбить ее и чего более отвергнуть. Ему нужно лишь возжелать это и осуществить через действия или слова. Тем более девушка все равно бы никуда не делась, сталкиваясь с ее глазами, Роберт обжигался ее доверием к себе, которое граничило с обожествлением. Естественно он получал удовольствие от такой чистой воды детской наивности, но в тоже время он чувствовал приближающееся отвращение. Горячие карие глаза, переполненные фанатизмом, стали бы ему противны, и стоит им появиться у Эстель, как он вмиг избавится от нее отнюдь не гуманным способом. Жалость всегда граничит безумием, особенно когда все эти чувства смешанны с такой этиловой основой, как любовь. Но это все картины будущего, сейчас же ученый проживает настоящее, секунды которого рассыпаются в общей волоките минут и часов.

Элегантность ученого поражала умы многих девушек, она пьянила их слабые рассудки, не способные дать отпор его тщеславной личности.  Представления рабынь об отношениях были довольно скудными, каждая из любовниц историка уходила от него посвященной во все прелести блаженной страсти, не запятнанной каплями животной дикости. Но и после, встречаясь вновь с ними, Роберт не ощущал ничего, на их переполненные надеждой и ожиданием любовной сцены выражения глаз он сдержанно улыбался, нежно опускал ладонь на их плечо, кротко погладив которое удалялся восвояси. Сейчас ситуация была подобной. Нависая над Эстель, наслаждение Харрисона от близости с ней как рукой сняло. Выражения ее глаз, которые показались ему пустыми, отторгали его, но в тоже время где-то в их глубине таилась игривость и необузданность. Лань, возомнившая себя охотником, оставив льву жалкую роль беззащитной добычи. Понимание этого разожгло бы в другой момент интерес, а далее может быть даже возбуждение, но сейчас все было с точностью, да и на оборот. Это раздражало.
- Эстель, мне нужно знать, что хотел от тебя Саммерс, ты понимаешь меня? - с несвойственным его мелонхоличной натуре напором, заявил Харрисон. Его глаза источали серьезность и холод, взглянув в которые моментально почувствуешь всю обжигающую боль разочарования от недавней близости с ним. Поведение Харрисона менялось с каждой минутой, резкие перепады от восторженного и ностальгического на равнодушное и фамильярное, заставляли девушку выбиваться из уже, казалось бы, объезженной колеи. Роберт видел это сейчас в Эстель, как ее глаза немного повлажнели, а недавнее ее ребячество раскололось на мелкие кусочки. Эта была вынужденная мера, так как ученый любил, когда все идет своим чередом. Но сейчас такое вечное протягивание рук к совершенству его отвращало, ему хотелось обнять Эрншо, впиться в ее губы, окунуться в шелка ее волос. Он сожалел.

Задержав свои глаза, наполненные невозмутимостью с примесью стонущей печали, на девушке, мужчина слез с кровати и выпрямившись в полный рост, встал спиной к постели, параллельно застегивая ширинку и ремень на джинсах. Я хочу тебя Эстель, желаю видеть тебя каждый день, вкушать твои губы, вдыхать запах твоих нежных плеч и спины, но сейчас мне нужна информация, ради которой я готов пожертвовать своими интересами... Борясь с желанием взглянуть на Эрншо, Харрисон подошел к столу, на котором рабыня оставила стакан виски.
- Извини, видимо долгое одиночество оставило на мне глубокий рубец, который не позволяет с кем-то сблизиться, - ученый врал намеренно. Оно ощущал как все его внутреннее существо стремится к девушке, но он намеренно ограждал ее от себя. Прильнув губами к прозрачной поверхности стакана, историк осушил его. Говорят, алкоголь вводит человека в заблуждение лишь, когда он этого хочет, но сейчас, когда Роберт желал этого больше всего, истина летела к чертям. Оторвав свои глаза от бессмысленного созерцания кухонной утвари, он все же решился взглянуть на нее. Положив на Эстель свой взгляд, Роберт почувствовал, как кольнуло вверху живота, а сердце участило свой ход. Казалось, все нынешние раздумья насчет искренности своих чувств и намерений развеялись, но, увы, они лишь с новой силой были преданы на растерзание критике.
- Придется поиграть в другой раз. Вставай и принимайся за работу. Убирай, стирай, протирай все что хочешь, но не в коем случае не притрагивайся к моему столу. И постарайся найти на мой вопрос нужный ответ, - сказав это, мужчина окончательно отрезал Эстель от себя. Позже он сможет еще к ней вернуться, тот взгляд и прикосновения ее губ все еще бережно хранились у него в памяти и на коже. И он не собирался их забывать.
Надеюсь, ты простишь меня... Не обращая внимания на девушку, он двинулся к бару, который был встроен в боковую от кровати стену и взяв оттуда бутылку виски, он все также безучастно по отношению  девушке, прошел за свой стол.

И все же осознание опрометчивости поступка у Роберта пришло не сразу. Поддаться внутреннему смятению, подобно неопытному юнцу, раздосадовало ученого. Доселе непоколебимая уверенность, что казусы будут проходить мимо его персоны, существенно пошатнулась. Харрисон почувствовал на своей шкуре насколько он противоречивая личность. Собственная неопределенность выводила его из себя быстрее и сильнее, нежели какой-нибудь иной раздражитель.
Роберт не имел привычки сбрасывать ношу ответственности за виновность деяния на чужой горб. По сути, он прибегал к этому редко, так как редко попадал в разного рода передряги, ему всегда прекрасно удавалось обходить их стороной. Если проблема заявляло о своем существование, то ученый готов старался как можно быстрее все исправить. Но сейчас, наблюдая как Эстель сжираемая паразитом название, которому предательство, старается держать себя в руках и казаться сильной, склоняет свою растрепанную голову перед ним, произнося это гадкое слово, от которого невольно хмурится лицо мужчины. Господин ... не ожидал, что это обращение, слетевшее с ее губ, принесет мне столько неприятных ощущений… Сейчас Харрисону хотелось обвинить во всем сказанном им сгоряча Колина, сорваться с места, обвить девушку своими руками и вернуть ее доверие и любовь. Но, увы, прошлое нельзя изменить, можно лишь попытаться его забыть или же сокрушаться в раскаяниях о содеянном. Роберт предпочел для себя предпоследний вариант. С годами эта боль заживет, также как в случае со сказанным Марией словом "нет" на его объяснение. Эстель повзрослеет и через пару лет все поймет, обида забудется, и ее губы снова будут обжигать его кожу. Но такие времена придут не скоро. Харрисон отдавал себе в этом отчет. Он был готов ждать, томиться. Он знал, что это такое...

Стакан за стаканом Роберт вливал в себя спиртное. Терпкий привкус и запах виски стал заменять мужчине духи. Алкоголь перебивал, и запах его тела от чего он стал терять свою индивидуальность. Человек выделяется из подобных ему массы людей, именно своим личным кодом или как говорят ученые - геном. Но наряду со столь сложной структурой человеческой наследственности, его отделяет еще и запах, присущий лишь ему. Потеря его равносильна смерти, ты становишься призраком. Такая точка зрения в основном получила широкое распространение у таких чутких ценителей ароматов как парфюмеры. Роберт вычитал об этом из одной книги, которую нашел в песках.

Эстель кружилась по комнате. Сначала неуверенно, а после с ярко выраженным равнодушием к окружающей ее реальности. Когда она стирала пыль с многозначительных стеллажей, Харрисон частенько бросал на нее взгляд своих очей, пока его не замечали он источал тело и нежность и преобразовывался в гнетущий, когда Харрисону казалось будто Эрншо, почувствовав его внимание, поворачивалась, но вместо того, чтобы взглянуть на него поправляла выбившуюся из общего порядка прядь непослушных волос. Харрисон как типичный мужчина и представить не мог, насколько хитры женщины. Тем более с каждым сделанным им глотком, сознание покрывалось  дымкой безучастности. На место светлого ученого ума порывался встать пьяный образ, натиск которого пока еще сдерживался самим Робертом.

Эрншо несколько раз проходила мимо. В такие моменты он делал вид, что читает какие-то бумаги, и стоило ей повернуться к нему спиной, как он жадно ловил ленту сладковатого запаха ее тела. Тоже самое повторялось и по ее возвращению из ванной. В комнате же, все это время царила тишина. Изредка она нарушалась глухими стуками  корешков книг о деревянную поверхность полки или же плесканием виски в моменты обновления "кубка". Эстель стала тихой, безмолвной, готовой исполнить любую прихоть хозяина, вернув себе все столь ненавистные Робертом черты и основы обыкновенной рабыни. Наблюдая, как она непреклонно выполняет его глупый приказ, тело и душа мужчины начинали скучать  по острожной, горделивой и хрупкой маленькой овечке, которую он нашел в логове опасного хищника несколько часов назад. Кстати о времени. На улице стало темно, из-за чего комната начала погружаться в сумерки. Тени предметов интерьера и отбрасываемые ими блики смешались в одну общую серу массу потемков. Приметив это, Харрисон включил светильники у себя на столе, которые вскоре создали своими приглушенными свечениями интимную обстановку, которая была вовсе не к месту.
Глядя на Эстель в таком освещение, наблюдая как подол ее легкого платья то опускается, то подымается, наслаждаясь как ее волосы  переливаются алыми бликами, Харрисон начинал страдать, что он не может сейчас быть рядом с ней, чувствовать ее. Но так ли это?

- Эстель, - наполнив на половину бокал, после продолжительной паузы, которая ощущается всеми, когда человек хочет, но не решается произнести слова в слух, вымолвил Роберт. Сейчас глядя, как девушка перестала выполнять работу и замерла в ожидание, Харрисон стал перебирать возможные варианты продолжения. Этот процесс занял несколько секунд, которые были сравнимы с бесконечностью. Сознание, помутненное алкоголем, работало слишком медленно, но обнадеживало, что оно еще могло хоть что-то. - Перестань. Мне неприятно видеть как ты после всего того, что было между нами, убирала комнату. Для этого я найму служку.
Голос ученого снова вернулся в гавань мелодичности, изысканности и гольфстрима. Только нежность куда-то пропала, уступив место алкогольной откровенности.
- Как долго ты еще собираешься молчать? Я намерен получить ответ на свой вопрос. Мне это важно. Я не удивлюсь, если окажется, что тебе тяжело находиться со мной в одном помещение, впрочем, также меня не ошарашит новость, что ты не желаешь со мной говорить, но не забывай кто ты. Я не собираюсь тебя держать тут подобно птице в клетке, хочешь, уходи. Для нас обоих будет лучше, если мы будем находиться друг от друга на расстояние, - сентиментальность шла в разрез с образом жизни, представлениями о нравственности и мировоззрением ученого. Сейчас он старался также говорить без зазрений совести и горечи в словах о недавнем своем поступке, но это не особо хорошо выходило. Было ли это истинным раскаянием или же простым лживым иллюзорным мостиков, строящимся для доверия: решать предстояло Эрншо.